В современной России хоккеисты являются профессионалами. Это, прежде всего, юридический термин, не имеющий отношения к спортивным результатам. Значащий всего лишь, что человек работает хоккеистом. В Советском Союзе спорт официально считался любительским, идеология подразумевала, что занятие спортом — это своего рода хобби, которым гражданин занимается в свободное от работы время. Поэтому формально спортсмены числились на предприятиях или службе на каких-либо должностях, зачастую вообще не связанных со спортом. Соответственно, и трудовые отношения спортсменов регулировались не контрактами, как сейчас, а нормами трудового кодекса. То есть, теоретически, хоккеист горьковского «Торпедо», числящийся рабочим на заводе ГАЗ, мог в любое время написать заявление об увольнении по собственному желанию — и таким образом сменить команду. Но это только теоретически. Регламент чемпионата запрещал выступление больше чем за одну команду в течение сезона, и переходы осуществлялись только в межсезонье. Хотя были и исключения.
Как и сейчас, в СССР все мужчины, если они подходили по здоровью и не имели права на отсрочку, обязаны были нести военную службу. В этих условиях ведомственные команды — армейские и динамовские — получали преимущество над остальными. В дни весеннего или осеннего призыва они могли просто призвать нужного им игрока, даже если он уже был заигран в сезоне за другую команду. Таким образом, например, в составе ЦСКА оказался легендарный впоследствии Анатолий Фирсов. Сезон 1961/1962 он начал в составе «Спартака», а заканчивал уже армейцем. Абсолютное большинство и без всякого призыва были не прочь поиграть за ведущие команды страны, поэтому не стоит усматривать в таком «призыве» какую-то насильственную подоплеку. Перехода Анатолия Васильевича это точно не касается: на протяжении всей последующей карьеры он оставался верным армейцем и любимцем Анатолия Тарасова.
Помимо права на призыв практиковались и перемещения игроков по ходу сезона из одной команды в другую внутри армейской или динамовской системы. Особенно грешил этим в ЦСКА, где регулярно использовались различные провинциальные СКА в качестве фармов. Тем не менее руководство советского спорта всё же старалось по возможности уравнивать класс команд, по крайней мере в Высшей лиге: каждый переход рассматривался индивидуально, и иногда добро на него Спорткомитет не давал.
Показательна история защитника Михаила Рыжова. В сезоне 1954/1955 он провёл несколько матчей за ЦСК МО, а затем был отправлен в ЛДО (Ленинградский дом офицеров — сегодня СКА), который также выступал в Высшей лиге. Переход не получил одобрения в Спорткомитете, однако Рыжов сыграл за ЛДО две встречи. В обеих ленинградцы победили, но вскоре результаты были аннулированы, и ЛДО получил два технических поражения.
Нельзя сказать, что такие несанкционированные переходы были частым явлением, но и случай Рыжова не уникальный. Поскольку каждый переход рассматривался индивидуально, решение часто зависело от того, кто именно просил за того или иного игрока. Конечно, у представителей ведущих московских команд шансов на одобрение было куда больше, чем у провинциальных.
Подводя некоторые итоги, необходимо сказать следующее. Советские хоккеисты, несмотря на формальные юридические возможности, не могли просто перейти в другую команду по собственному желанию в любой момент. Регламент соревнований и решения Спорткомитета СССР де-факто делали их трудовые отношения контрактными, по крайней мере в течение сезона. То есть, несмотря на любительский статус, в действительности игроки являлись профессионалами не только в спортивном отношении, но и в бюрократическом тоже.