Леонид Вайсфельд был самым молодым главным арбитром, работавшим в Высшей лиге чемпионата СССР. В чемпионате России трижды признавался лучшим судьёй и награждался Золотым свистком. В 40 лет, будучи сильнейшим судьёй в стране, неожиданно завершил карьеру и стал генеральным менеджером, возглавив новокузнецкий «Металлург»; занимал аналогичную должность в «Ладе» (которую довёл до финала Суперлиги в суперконкурентном локаутном сезоне), «Химике», «Атланте», «Автомобилисте» и «Салавате Юлаеве». Также работал — и продолжает работать — на телевидении, являясь одним из наиболее авторитетных экспертов. В интервью khl.ru Леонид Владленович рассказал о каждой своей ипостаси.
— Леонид Владленович, сразу вопрос в лоб: болельщики уверены, что судьями становятся неудавшиеся хоккеисты. Это действительно так?
— Либо неудавшиеся, либо закончившие игровую карьеру — последние всё же реже. У меня была такая ситуация: я окончил школу, но по возрасту мог ещё год играть за молодёжную команду. Поэтому, когда поступил в институт и учился на первом курсе, продолжал выступать за «Спартак», в школе которого занимался. Моё самое большое достижение — серебряные медали чемпионата СССР среди юношей. После первого курса возникла дилемма: либо ехать куда-то играть, либо учиться. В те времена текучки в ведущих командах практически не было. Например, Шалимов, Шадрин, Якушев — как играли в «Спартаке» десять лет назад, так и продолжали играть. Если кого-то из молодёжки приглашали на тренировку в первую команду, потом разговоров было месяца на два. Переходы тоже были редки, иногда они решались на уровне ЦК партии. Поэтому попасть в Высшую лигу было сложно. Я съездил на просмотр, кажется в Рязань, во Вторую лигу. Но если идти играть в хоккей, то в институте нужно переводиться на заочный, и тогда вставал вопрос об армии. Я рассудил, что я достаточно средний хоккеист, и возможно, лет через пять пробьюсь в Высшую лигу. Но во-первых, это не факт, во-вторых даже если это случится, то мне уже будет под 30 и не за горами завершение карьеры — и поиск работы. Я решил, что лучше закончу институт.
— А как вы пришли в хоккей?
— Папа очень любил хоккей и футбол. В Москве был завод «Красный богатырь», он там работал и играл за заводскую команду. Папа меня в хоккей и привел. Поскольку мы жили в семи остановках от «Ширяева поля», то я поступил в школу «Спартака». Тренером был Фоменков Валерий Иванович, работавший с ребятами моего года рождения. Я начал заниматься и прошёл школу с самого начала до выпуска. Когда мне было 11 лет, папе предложили поработать на Кубе — где мы ещё раньше прожили 13 месяцев. Я очень не хотел на Кубу, потому что понимал: если уеду, придётся бросить хоккей. Но с Кубой как-то не сложилась, и я был этим доволен, а родители — наоборот.
— Когда вы выбрали учёбу в институте, играть совсем перестали?
— Я параллельно играл на первенство Москвы. Это был довольно неплохой турнир, в котором участвовало много команд. Когда закончил институт, мне предложили остаться на кафедре, но свободной ставки преподавателя не было, можно было остаться только лаборантом. Я отказался и пошёл работать тренером. На кафедре старшим преподавателем был Каменецкий Ян Лазаревич, он как раз уходил в школу «Крыльев Советов». Я обратился к нему с просьбой взять меня детским тренером. Но тренерской ставки в школе тоже не было, поэтому он предложил по трудовой стать инструктором, а на самом деле тренировать. Я согласился. Тренировал команду, в которой играли Витя Гордиюк и Дима Ерофеев. В общей сложности проработал в «Крыльях» два с половиной года, пока из института не позвонил Юрий Васильевич Королёв и предложил вернуться на кафедру — появилась ставка преподавателя. А мне очень нравилось тренировать, поэтому я пришёл к главному тренеру «Крыльев» Игорю Ефимовичу Дмитриеву и сказал, что мне нравится работать, но не инструктором.
— Если не секрет, сколько зарабатывал инструктор?
— Если не ошибаюсь, 110 рублей, но дело было не сумме. У официального тренера есть прописанный штатным расписанием рост. Допустим, за подготовленных воспитанников, которые лучше стали играть, повышается категория — можно продвигаться по карьерной лестнице. А инструктором можно хоть 100 лет работать. Игорь Ефимович Дмитриев тоже хотел, чтобы я остался, поэтому попросил подождать неделю, пока он решит вопрос со ставкой. Неделя прошла, но у него не получилось. А на кафедре меня тоже не могли ждать бесконечно. В итоге я ушёл. Но самое интересное, что когда вернулся в институт, Юрий Васильевич Королёв подписал моё заявление о приёме на работу, а на следующий день перешёл в Федерацию хоккея. Не уверен, что я покинул бы «Крылья», если б знал что так будет.
— Кем вы работали на кафедре?
— Преподавателем кафедры теории и методики хоккея. Но вернусь немного назад. Ещё когда тренировал в «Крыльях», у меня занимался мальчик, его отец был бригадиром судей, работающих на первенстве Москвы — Анатолий Антонович Бизев. Он предлагал мне попробовать посудить. Я отказался — у меня, как тренера для этого времени не было — и вместо себя посоветовал друга, Шамиля Шакирова, он тогда работал в институте. В итоге он дорос до того, что судил чемпионаты мира и Олимпийские игры. Когда же я устроился на кафедру, свободное время появилось, поэтому когда Бизев снова поинтересовался, не хочу ли посудить, я согласился.
— А судейская аттестация не требовалась?
— Там была очень просто. Не уверен, но кажется сейчас примерно тоже самое. Начинаешь с самого низшего уровня — допустим с первенства водокачки. Тебя ставят линейным судьёй и в двух словах рассказывают, что нужно делать. Какое-то время судишь, на тебя смотрят. Если всё хорошо, то поднимают на следующий уровень. Если и там всё хорошо, то ещё выше. Кто-то оставался на определённом уровне, а кто-то доходил до Высшей лиги.
— То есть даже если судья дошёл до уровня Высшей лиги, никакой аттестации проходить не надо?
— Не совсем. Конечно, были сборы, нормативы и прочее. Всё это было. Но меня — как человека с педагогическим хоккейным образованием — как раз и подключили к этим вопросам. Я был председателем учебно-методической комиссии судейского комитета Федерации хоккея СССР. Мне тогда было 25 лет, а я проводил тренировки и теоретические занятия с судьями из Высшей лиги, которые были значительно старше. Очень хорошо помню ситуацию, когда первый раз пришёл, меня всерьёз не очень восприняли. Но среди подопечных был Раскатов Виктор Николаевич — уважаемый арбитр, при этом фанат тренировок. Он всем и сказал: «значит так, я здесь самый старый. Лёня, проводи тренировку, будем делать всё, что ты скажешь». Это мне сильно помогло. Помимо этого вместе с Костей Комиссаровым переводил на русский язык хоккейные правила.
— А в аспирантуру вы поступили?
— Я заочно учился в аспирантуре. Меня как раз и заманили этим, предложив написать диссертацию. Для лучшего понимания ситуации: вот я сидел в одном кабинете с Анатолием Юрьевичем Букатиным; у нас была совершенно одинаковая работа, но он кандидат наук, а я — нет. У него зарплата 300 или 350 рублей, а у меня 110. Поэтому написать и защитить диссертацию было очень привлекательно. После того как с кафедры ушел Юрий Васильевич Королёв, его сменил Валентин Павлович Савин. Я ему сказал, что хочу написать работу по судейству, поскольку этой темой уже плотно интересовался. Он не поддержал, посоветовав заниматься тем, что делают все — теорией и методикой юношеского хоккея. У меня для новой темы свободного времени не было, поэтому я всё же начал писать по судейской. Было это неспешно, но над диссертацией я действительно работал и почти закончил. Пока в конце 1980-х на волне перестройки и прочих изменений наш прославленный судья Наум Лазаревич Резников не организовал Ассоциацию хоккейных арбитров. Я ушёл с кафедры к нему и на какое-то время диссертация стала неактуальной. Когда в 1991 году развалился СССР, выгода от наличия ученой степени перестала быть очевидной. Но диссертация-то у меня была практически готова и было жалко потраченного времени и сил. Тут мне Дмитрий Черенков предложил вернуться на кафедру и защитить, что я и сделал.
— Как называлась ваша тема?
— «Методика специальной физической подготовки судей высокой квалификации по хоккею с шайбой».
— Когда вы начали работать в Высшей лиге?
— В 1990 году, ещё в СССР.
— А что было написано в трудовой книжке, учитывая, что спорт в СССР был не профессиональным, а любительским?
— Преподаватель кафедры хоккея. Судейство оплачивалось отдельно, по договору. Как сегодня: вагон разгрузил, тебе заплатили. В трудовой это никак не было отражено.
— Так было у всех советских арбитров?
— Да. Я часто рассказываю одну историю. Я поехал на первый международный турнир, это был 1990 год, чемпионат Европы среди юношей. Отсудил четыре игры, и мне заплатили больше чем за всю предыдущую жизнь. Тогда мне было тридцать лет. Раньше 70 % от заработанного в таких поездках судьями отчислялось в Спорткомитет. А я поехал, когда система уже разваливалась. И когда вернулся, мне ветераны сказали, чтобы обязательно пошёл и сдал эти 70 % процентов. Потому что если этого не сделаю, то стану невыездным. Как сейчас помню, отправился в Спорткомитет, а там такая обстановка… Им точно было не до меня. Я попытался спросить, куда деньги сдавать, но меня послали. Получилось, что мой первый выезд был тогда, когда судьям оставили всё заработанное. А это были очень серьёзные деньги по тем временам.
— Вы сразу начали работать главным арбитром?
— Почти. Когда начинал судить, был линейным. Члены Коллегии судей Москвы, посмотрев за мной, сказали, что хорошо катаюсь; внешний вид их тоже устраивал. Тогда судьи работали без шлемов и считалось хорошим, если арбитр, например, не лысый. Собственно, мне предложили довольно перспективную карьеру линейного: через год Высшая лига, потом международные соревнования и так далее. Я отказался, сказав что это неинтересно. На меня как на сумасшедшего смотрели, потому что это была неплохая перспектива. Помню, судил матч молодёжных команд ЦСКА — «Торпедо» Ярославль, посмотреть на меня пришёл весь цвет судейства: Уваров, Захаров, Резников. После игры я увидел, как они стоят все вместе и ругаются. На следующий день уже на кафедре спросил у Изместьева Алексея Григорьевича (он среди них был): почему ругались, что я не так сделал? Оказалось, у них мнения разделились: одни говорили, что меня надо сразу на Первую лигу назначать, другие — что перепрыгивать нельзя, и как бы хорошо я ни судил, надо начинать со Второй. В это время заканчивался сезон и подавали списки судей на следующий — кого рекомендуют на Высшую, Первую и так далее. В итоге я попал в список на Первую лигу. Там была уже другая комиссия, которая знать не знала кто такой Вайсфельд. Опыта Второй лиги у меня не было, поэтому судить Первую не пустили; а на Вторую меня не рекомендовали, поэтому туда тоже не отправили. Так я пропустил целый сезон. В следующем году светила точно такая же картина, поэтому я сразу попросил, чтобы сначала меня рекомендовали на Вторую лигу. Там отсудил полгода, и меня перевели на Первую. В то время в Высшей лиге чемпионата СССР было только 12 главных судей, и начальство решало — увеличивать штат до 13 или нет. При этом на ещё не утвержденную вакансию было семь претендентов. Дополнительное место всё же дали — и выбрали меня. Отсудив свой первый сезон в Вышке, я попал в десятку.
— Сколько вам тогда было лет?
— Тридцать. И первое время у меня были помощники значительно старше. Когда приезжали судить, встречающие администраторы команд нередко спрашивали: «Кто главный?», и, узнав, что я, сильно удивлялись. Я был самым молодым главным арбитром.
— Как у вас в таком возрасте складывались отношения с главными тренерами команд Высшей лиги?
— Конечно, бывало, давили авторитетом, пытались, по крайней мере. Но мне очень помогло, что я, будучи сотрудником кафедры хоккея, параллельно работал преподавателем Высшей школы тренеров. Многие меня воспринимали как преподавателя. У них заранее было ко мне несколько большее уважение, нежели просто как к молодому судье. Каких-то серьёзных конфликтов не было, но временами случались напряжённые отношения. Всё это было не серьёзно и не длительно. К тому же я понимал, что если буду плохо судить, то меня просто уберут. Если хорошо, то останусь работать и буду продвигаться по карьерной лестнице. Был эпизод, когда меня просматривали одновременно Валентин Никульцев и Виталий Уваров. У первого основной идеей было давать играть, а у второго — удалять за всё. Я решил судить, как я вижу ситуацию, не думая кому-то из них угодить. Так и сделал — и, как ни странно, им обоим понравилось.
— Как вообще найти эту тонкую грань между «свистеть за всё» и «давать играть»?
— Я всегда привожу пример разговора с Билялетдиновым, когда я ещё судил. Он мне сказал, что для него не важно как работает арбитр, важно чтобы он уровень держал. Когда игра начинается, Зинэтула Хайдярович первые пять минут просто смотрит, чтобы понять, что происходит. Если удаляют за всё, то хоккеистам советует быть аккуратней, если дают играть, то наоборот — действовать жестче. Но самое страшное для тренера, когда арбитр в течение одной игры судит то так, то эдак. Я всё время считал, что должен этот уровень держать.
— Что мотивирует судью — ведь он не играет, не забивает и не ловит шайбы?
— Это кайф. Выходишь на стадион, заполненный народом — десять тысяч, например. Арена ревёт, и от меня очень многое зависит.
— Обычно заполненная арена орёт не самое приятное об арбитрах…
— Зато чувствуешь себя как укротитель с дикими зверями. Правда,, чтобы получать удовольствие от работы, надо сначала завоевать авторитет. Кстати, знаете что стало одним из аргументов почему я рано закончил судить — в 40 лет? Как-то раз я случайно подслушал разговор двух хоккеистов после матча. Они обсуждали игровой эпизод и один из них правильно его трактовал, но другой ему в ответ сказал, что Вайсфельд в идентичной ситуации принял иное решение. Первый тут же изменил своё мнение, согласившись. Тогда я понял, что могу — как и любой человек — ошибаться, а хоккеисты, из-за моего авторитета с этим согласятся. Так не должно быть, потому что правильно, как написано в правилах, а не как решил тот или иной судья.
— Как вы относитесь к изменениям правил в хоккее?
— Смотря какие изменения. Некоторые, я считаю, очень хорошие, некоторые наоборот очень не нравятся. Мое мнение, что не должно быть изменений ради изменений. Иногда кажется, что существует какая-то комиссия по правилам, и если они что-то новое не придумают, то их всех разгонят.
— Какие изменения вам нравятся?
— Введение системы видео-гол. Я двумя руками за это. Потому что для меня главное в хоккее — справедливость. Очень часто судье на льду невозможно увидеть, что же реально произошло. Помню, судил игру «Крылья Советов» — ЦСКА, ещё Дмитриев и Тихонов тренировали. «Крылья» вели 2:1 и забросили в концовке третью. Мне помогал Слава Буланов, он подъехал и говорит — «Лёнь, вроде гол». Но что значит «вроде»? Не видно, была шайба в воротах или нет. Я рассуждал тогда так: «Крылья» ведут, если я засчитаю, будет 3:1 — и это практически приговор. Если не засчитаю, то они все равно ведут, но у ЦСКА есть шанс. Я именно из этих соображений не засчитал. Через неделю ребята с телевидения показали мне запись и оказалось, что действительно, я угадал. Но именно угадал, а сейчас у судей курорт: звонок другу и всё!
— Ваш пример про 2:1 и 3:1 не относится ни к «букве закона», ни к «духу закона», это, скорее, поддержание интриги в матче…
— Я всегда старался найти логику в принятии решений по спорным эпизодам. Бывают ситуации, когда не знаешь, что выбрать — ну вот не знаешь и всё. Поэтому я старался за что-то зацепиться. Не ради интриги. Я всегда был за справедливость и ставил себя на место игроков. Например, раньше была такая тенденция, любили говорить «вот в НХЛ судьи дают играть, там зрелищная игра, если два сантиметра — «вне игры» не свистят». Ну да, для атакующей команды не свистеть два сантиметра это здорово, а для обороняющейся? Мне было это непонятно.
— Можете вспомнить у вас или коллег самое нелепое судейское решение?
— Расскажу одну историю. Виталий Фёдорович Уваров, о котором я говорил, всегда был очень активным человеком. Ему уже было за 70, он работал в судейской бригаде и любил вмешиваться в работу главного судьи. В то время судейством руководил Валентин Козин, ему это не нравилось и он захотел Уварова убрать. Я встал на защиту, что мол человек заслуженный, пусть работает. Тогда Козин его оставил, но под мою ответственность, сказав, что если он что-нибудь напорет, меня снимут. Я позвонил Уварову, всё объяснил и попросил быть поспокойнее, лишний раз не вмешиваться в работу судей. И вот в одной из игр, где Виталий Фёдорович работал в бригаде, главный судья одной команде дал пять минут, другой две — и сократил, оставив только три. Мне позвонил Козин и сообщил об этом. Я связался с Уваровым, а тот мне ответил: «Лёнь, я видел, что так нельзя, но ты же мне сам сказал не вмешиваться в работу главного — вот я и не вмешивался».
— Вам приходилось сталкиваться с договорными матчами?
— В 1990-е годы действительно были такие матчи. Но когда люди со стороны об этом рассуждают, то думают, если команда 2:10 проиграла, то сдала игру. На самом деле обычно, такие матчи заканчиваются 4:3 или 2:1. Как-то раз я вымотался очень сильно, после матча зашел в судейскую, сел, и от усталости руку поднять не мог. Ко мне заглянул администратор одной из команд, поблагодарил за работу и сообщил что соперники очки делили, был «договорняк». Я на него посмотрел и даже выругался. У меня и мысли такой во время матча не было. Непосвящённому зачастую невозможно понять, что игра договорная — даже если принимаешь в ней непосредственное участие.
— Как вы после работы арбитром оказались на посту генерального менеджера?
— Когда я первый раз поехал на международный турнир, мне предложили работать скаутом в «Торонто». Я согласился, и мне это очень нравилось. Но не нравилось, что скаут не может принимать решения. Он просто сообщает: этот игрок хороший, этот плохой. А мне очень хотелось самому решать. Когда в Новокузнецке мне предложили должность генерального менеджера, я ещё судил, причём был одним из лучших арбитров в стране — мне, вроде как, не надо было заканчивать. Но имея за плечами большой опыт работы с НХЛ, я понимал, как должен быть организован клуб, как всё должно работать. К тому же было очень интересно попробовать себя в новой ипостаси. Поэтому я закончил судить на десять лет раньше, чем мог бы и перешёл на другую работу.
— Со стороны работа генерального менеджера кажется простой: дали денег — купил хороших игроков, не дали — не купил. Это на самом деле так или есть пространство для творчества?
— Это недалеко от истины. Помню, когда второй раз в Новокузнецке работал, был локаут. Мне звонили агенты, предлагали игроков, хороших игроков, причём действительно недорого. И я был вынужден отказываться. Не потому что предложения плохие, просто денег не было. Но при этом место для творчества всегда есть. К примеру, сейчас в КХЛ ввели потолок зарплат. Это правильный шаг, и как раз он позволяет генеральным менеджерам проявлять себя, но… Все носятся с ним, как с писаной торбой. Хотя, по большому счёту, это всего лишь один из механизмов, позволяющих выравнивать возможности команд. Не силу команд, а именно возможности. Но таких механизмов должно быть много. И тогда простор для творчества и реализации будет.
— Какие, например, механизмы?
— Ограничение на количество игроков в заявке, например, 23 человека. Тогда хоккеисты, которые могут играть в половине команд в первом звене, не будут сидеть в запасе в топ-командах, и утихнут разговоры, что у нас на всех не хватает хоккеистов. Тоже самое с лимитом на легионеров. Критики говорят, что легионеры занимают места и не дают возможности воспитывать своих игроков. Но простите, КХЛ это в первую очередь зрелище. Оно должно быть таким, чтобы каждая команда Лиги на каждый матч аншлаг собирала. Для этого, в том числе, нужны легионеры. Ведь иностранцев покупают не в пятое звено, а, как правило, на ведущие позиции. Воспитывать молодёжь должны в МХЛ или ВХЛ; в КХЛ это делать тоже можно, но это не основная задача Лиги.
— Как вы начали комментировать?
— Это случилось даже раньше, чем работа генеральным менеджером. Я судил какой-то чемпионат мира, и Сергей Ческидов предложил один период вместе поработать. Это был финальный матч, а я на нём значился резервным арбитром. Если что, мне пришлось бы на лёд выходить, но Сергей меня уговорил. У нас весь репортаж получился примерно таким: Ческидов спрашивал: «Леонид, правда что вот это вот так?» Я отвечал: «Нет, это на самом деле наоборот, это должно быть вот эдак». И в таком духе весь период. Я думал, что было неправильным так отвечать. Но оказалось, что наоборот хорошо, потому что получилась дискуссия. Через некоторое время меня Воробьёв пригласил на работу в Тольятти, и одновременно позвали комментировать чемпионат мира. Поскольку все равно игроков смотреть надо было, а чемпионат мира удобное для этого место, мне удалось совместить.
— Вам нравится работать на телевидении?
— Я вам так скажу. Например, Сергей Наильевич Гимаев от этого балдел. Я уверен, если бы ему предложили любую работу — хоть тренером сборной — он бы остался комментировать. Для меня же это скорее развлечение, как работу я это не рассматриваю. Так получилось, что какое-то время я был свободен, и тогда подумал: «всё равно я на хоккей хожу, ну буду не только ходить, но и говорить».
— Чем вы увлекаетесь в жизни, помимо хоккея?
— Машины и компьютеры, мне это интересно. Компьютеры не в смысле игр — это я, как раз, не люблю. Мне нравятся всякие гаджеты и тому подобное. Ещё машины — раньше, когда была возможность, я менял их каждый год, мне было интересно поездить на разных. Поэтому, например, далеко не сразу узнал, что дворники в принципе надо менять, потому что они стираются. Машины, компьютеры… собственно всё. И хоккей!